Лилия Тайгунова

Кредиторам при выработке стратегии банкротства необходимо учитывать, что уступка реституционного требования по сделке может лишить их возможности привлечь КДЛ в этой же части к субсидиарной ответственности. В целом, кредиторам перед подачей заявления о субсидиарной ответственности, продаже реституционных требований/требований к КДЛ с торгов необходимо проверять, не уступят ли они дополнительно солидарные требования, например, поручительство вслед за субсидиарной ответственностью. Вероятно, при рассмотрении настоящего дела нижестоящие суды упустили, что требования из оспоренной сделки были уступлены, поскольку заявление о субсидиарной ответственности подано вне рамок дела о банкротстве.

Заемщики, особенно такие уязвимые группы, как пенсионеры, не осознают последствий прохождения процедур банкротства. При этом многие должники не воспринимают процедуру банкротства как возможность реабилитации и начать жизнь с чистого листа. Банкротство – это лишь инструмент избавления от долгов, опция сохранить имущество и избежать исполнения обязательств перед кредиторами. Такие ожидания у должников возникают из-за рекламы «раздолжнителей», а также ввиду того, что должники по умолчанию освобождаются от обязательств перед кредиторами, новый старт не является привилегией. Помимо этого, ухудшение платежеспособности заемщиков – сигнал для кредиторов пересмотреть скоринговые модели, правила выдачи кредитов и реструктуризации и работу с розничными портфелями.

На первый взгляд может показаться, что ВС занимает прокредиторский подход, поскольку кредитору достаточно доказать сам факт неисполненных перед ним обязательств и очертить круг ответчиков, которые отказались содействовать кредитору. В то же время вина КДЛ презюмируется и КДЛ обязаны полностью раскрыть причины неисполнения обязательств и ликвидации должника. Однако в условиях ограниченности доступа к информации у независимых кредиторов такой подход более чем оправдан. ВС также подробно остановился на проблеме номинальных руководителей, которым полномочия участника или генерального директора были переданы непосредственно перед ликвидацией должника или его административным исключением. Такой механизм ликвидации бизнеса существовал давно, однако кредиторам действительно редко удавалось возвратить долг, поскольку имеющиеся механизмы малоэффективны (например, возражения против ликвидации и инициирование исполнительного производства), а раскрытие реальных бенефициаров возможно было только в процедурах банкротства. ВС указал на недобросовестный характер передачи полномочий и возможность привлечения к ответственности как номинального, так и реального руководителя аналогично общим правилам привлечения к субсидиарной ответственности.

Данный кейс также затрагивает вопрос пределов судебной интервенции в частные отношения и допустимости подмены воли сторон. ВС справедливо указал, что при наличии косвенных доказательств согласования цены нельзя определять цену сделки исходя из условий по аналогичным сделкам при сопоставимых условиях. В таких случаях суду надлежит устанавливать подлинную волю сторон. Восполнение условий договора судом возможно в исключительных случаях. Полагаю, что данная позиция ВС положительно скажется на практике, позволить защитить интересы сторон в тех случаях, когда надлежащие доказательства были утрачены.

В настоящем споре суд первой инстанции учел формальные признаки «центра жизненных интересов» Л.Н. Ананьевой в России (регистрация должника в качестве налогоплательщика; наличие адреса регистрации в Москве). Наличие у должника иностранного гражданства не препятствует инициированию процедуры в России. Как следует из судебных актов апелляции и кассации, в дальнейшем вопрос возможности открытия процедуры в России не рассматривался. Суд в данном споре продолжил формировать практику по банкротству иностранных граждан в России, достаточно скупо высказался о признаках «центра жизненных интересов». Помимо отраженных в судебных актах формальных признаков, на связь с отечественной юрисдикцией очевидно указывают зарегистрированный брак, наличие активов в России, контроль супруга над крупными российскими компаниями. Кроме того, требования к Л.Н. Ананьевой, в том числе, возникли из реституционных требований по оспариванию сделок по банковским операциям в российских банках, КДЛ которых являлся ее супруг. Ввиду отсутствия развернутой мотивировки нельзя сказать, что акты по этому делу являются практикообразующими, однако их следует учитывать как некий вектор развития судебной практики.

Несмотря на упрощенный механизм, кредиторы вынуждены контролировать внесудебные процедуры, поскольку они не защищены от злоупотреблений со стороны должников, которые могут оформлять активы на родственников или не уведомить кредитора об инициировании соответствующей процедуры. Пассивность кредитора будет служить сигналом рынку о том, что по небольшим кредитам можно и не платить долги без негативных последствий. Из этого следует, что даже при выдаче небольших сумм кредиторам необходимо проводить тщательную проверку заемщика и его активов. В случае внесудебного банкротства кредиторы должны активно реализовывать права на инициирование ординарной процедуры банкротства при наличии недобросовестности со стороны должника (п. 2 ст. 223.5 Закона о банкротстве).

В очередной раз Верховный Суд напоминает о рациональном подходе к проведению процедуры, т.е. управляющий должен руководствоваться в первую очередь целями банкротства: аккумулирование КМ и расчеты с кредиторами в кратчайшие сроки с минимальными затратами на процедуру (определение ВС РФ от 29 января 2020 г. № 308-ЭС19-18779(1,2)). Инициирование бесперспективных процессов по взысканию дебиторской задолженности, очевидно, не отвечает таким целям. Более того, необоснованные судебные расходы могут повлечь самостоятельные убытки. ВС отменил судебные акты нижестоящих судов, которые не справились с тестом на установление причинно-следственной связи. Нельзя сказать, что позиция коллегии является качественно новой, однако она вырабатывает критерии целесообразности взыскания дебиторской задолженности и привлечение к ответственности управляющих по данной категории дел. Позиция суда позволит управляющим сосредоточиться на действительно эффективных инструментах пополнения конкурсной массы, в меньшей степени опасаясь необоснованных жалоб от особо ретивых кредиторов.

Как и предполагалось, ВС продолжило развивать практику солидарных обязательств. Отказ во взыскании убытков мотивирован тем, что солидарные требования были проданы с торгов, а покупатель требований не проявил интерес к спору. Логика суда не безупречна. На дату продажи требования к ООО «Хилберг» у должника отсутствовало право требования к управляющему (оно еще не возникло, поскольку все элементы состава убытков не были установлены судебным актом) и предусмотреть возможность его продажи или сохранения кредиторы не могли. Кроме того, суд отказывает в иске, лишая покупателя обратиться с самостоятельным требованием. Определение ВС РФ нельзя оценить положительно. Остаются неразрешенными вопросы квалификации действий управляющего, которым не предприняты меры по сохранению конкурсной массы и несвоевременного распределения средств, а также соотношения требования о взыскании убытков и иска в уголовном деле (должна ли быть произведена замена гражданского истца?).

Сейчас сложно спрогнозировать, по каким причинам ВС отказал во взыскании убытков с Лысенко С.А. На уровне ВС уже сформировалась практика, согласно которой управляющий отвечает за убытки, причиненные конкурсной массе, в том числе в результате неправомерных действий третьих лиц (Определение СКЭС ВС РФ от 04.07.2016 по делу N 303-ЭС16-1164(1,2), А24-2528/2012). Отказ во взыскании убытков, с учетом ранее признанного бездействия управляющего и факта причинения убытков, может быть обусловлен отсутствием вины управляющего или недоказанностью причинно-следственной связи. В таком случае ВС должен оценить бездействие управляющего, которое позволило третьим лицам незаконно списать средства должника, следовательно, очертить контуры должного поведения А