Анастасия Панина

Судебный акт акцентирует внимание на ключевой проблеме установления фактического контроля над организацией, несмотря на формальные признаки выхода из органов управления, что может осуществляться не только на основе прямых доказательств, но и с помощью достаточной совокупности косвенных (в данном случае  – анкете АО «ОЗ-1» от 6 февраля 2018 г.).

В рамках рассматриваемого спора Верховный Суд отождествил момент заключения сторонами договора с моментом возникновения обязательства по оплате товара по договору, указав на их возникновение до введения моратория. Нижестоящим судам следовало точно установить дату заключения спорного договора, поскольку именно с этой даты возникают правоотношения сторон, вместе с тем стороны сохраняют право предусмотреть исполнение данного обязательства в более поздние сроки. Таким образом, позиция Верховного Суда в настоящем споре в очередной раз уточняет границы применения моратория и подчеркивает необходимость учитывать момент возникновения обязательств, а не фактический срок их исполнения.

Направляя обособленный спор на новое рассмотрение, кассационный суд указал, что при проверке требования кредитора следует ориентироваться на п. 27 постановления Пленума ВС РФ № 40, смягчивший стандарт доказывания для независимых кредиторов, в то время как судебные акты нижестоящих инстанций были приняты с учетом п. 26 постановления Пленума ВАС РФ № 35 от 22 июня 2012 г. Таким образом, суд кассационной инстанции устранил ошибку нижестоящих судов, выбравших неправильный подход к распределению обязанности доказывания при рассмотрении вопроса о включении требований независимого кредитора в реестр требований. Данный судебный акт кассационной инстанции, с учетом применения нового стандарта доказывания обоснованности заявленного кредиторского требования, ориентирован на практическое разъяснение особенности применения на практике Федерального закона от 29 мая 2024 г. № 107-ФЗ.

В условиях существенной закредитованности граждан полагаем важным осуществление поддержки со стороны государства физических лиц, не осуществляющих предпринимательскую деятельность и не обладающих юридической подготовкой, как экономически слабой стороны, нуждающейся в особой защите своих прав. В настоящем споре нижестоящими судами была допущена очевидная ошибка, поскольку даже при пассивном поведении должника (неявка в судебное заседание) из материалов дела очевидно, что неустойка явно несоразмерна, что предполагало обсуждение вопроса о применении положений ст. 333 ГК РФ к физическому лицу. Верховный Суд РФ поддержал неоднократно изложенную позицию о возможности судов по собственной инициативе проверять соразмерность взыскиваемой неустойки, обратив внимание, что установление баланса между применяемой к нарушителю мерой ответственности и оценкой действительного размера ущерба, причиненного в результате конкретного правонарушения, является не правом, а обязанностью суда.

Кассационный суд в очередной раз подчеркивает важность анализа поведения должника при рассмотрении вопроса о его освобождении от долгов и указывает на важность отличия недобросовестного поведения банкрота от неразумного, которое само по себе препятствием для освобождения гражданина от исполнения обязательств не является. В рассматриваемом случае финансовым управляющим признаки фиктивного или преднамеренного банкротства не выявлены, как и основания для оспаривания сделок. Сокрытие или уничтожение принадлежащего должнику имущества, равно как и сообщение им недостоверных сведений финансовому управляющему, также не установлено. По сути, как верно указала кассация, заслуживающие внимания ссылки должника на фактические обстоятельства взятия кредита и банкротства банка не были учтены судами первой и апелляционной инстанций, которые не захотели разбираться в финансовой ситуации, сложившейся у гражданина-банкрота.