Татьяна Грушко

При безусловном внутреннем согласии с судебными актами по субсидиарной ответственности обособленный спор о взыскании убытков вызывает двойственное впечатление. Суд счел, что заявитель не доказал наличие обстоятельств, свидетельствующих о недобросовестности или неразумности действий членов совета директоров и правления банка. Что представляется не столь обоснованным применительно к фактическим обстоятельствам сделки, ставшей основанием для иска. Из судебного акта неясно, исследовался ли вопрос конфликта интересов банка и одного из ответчиков, явившегося стороной сделки, совершение которой, по мнению управляющего, причинило убытки. Тогда как подп. 1 п. 2 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица» презюмирует невыгодный для общества характер сделки, совершенной директором в условиях конфликта интересов (возникновение убытков у общества).

Полагаю, сейчас Суд пришел к выводу, что отказ кредитору ограничит его право на получение эффективной судебной защиты со стороны английского суда, что не гарантирует успешность кейса для истца-кредитора в последующем. Но независимо от итогов рассмотрения это решение заставляет задуматься о том, воспринималось бы подобное поведение кредитора как добросовестное, если бы в российской процедуре было бы кредиторов больше, чем один. Не должен ли кредитор получать согласие сообщества на заявление такого иска, подтверждая, тем самым, действие в интересах всей процедуры, а не в своем собственном? В связи с этим обращает внимание тезис суда, что он позже вернется к вопросу о переводе возмещений, полученных в ходе разбирательства, российскому управляющему по делу о банкротстве.

Ненадлежащее уведомление ответчика, включая отсутствие заказных писем с уведомлением, признано критическим нарушением, что согласуется с практикой ВАС РФ (см., например, определении ВС РФ от 2 июня 2020 г. № 4-КГ20-16). Это может привести к ужесточению требований к извещению участников процессов, особенно в условиях цифровизации судопроизводства, где электронные уведомления не всегда заменяют традиционные методы. Подытоживая, можно сказать, что данное постановление стимулирует компании к документальной дисциплине и прозрачности операций, а суды – к более взвешенному подходу в оценке доказательств. Автоматизация не должна подменять человеческий анализ, что особенно актуально в делах о возмещении убытков, где важен контекст и мотивация действий руководителя.

Суды действительно полностью не выяснили обстоятельства совершения сделки, ее влияние на интересы должника и его кредиторов. Нижестоящие суды уничтожили сделку, ссылаясь на порядок отражения хозяйственных операций в учете хозяйствующего субъекта и положения Налогового кодекса. При установленном отсутствии аффилированности, конечно же, судам надлежало оценить аргумент ответчика о совершении сделки в условиях обычной хозяйственной деятельности. Вне текстов судебных актов осталось, исследовали ли суды, какие налоговые режимы применялись сторонами поставки (могла ли счет-фактура не выставляться или имели ли место иные особенности учета хозяйственных операций), мог ли поставщик осуществить такую поставку в принципе, нужен ли был должнику песок и как он был впоследствии использован.

Полагаю, что и в 2025-м не случится кратного роста дел о несостоятельности. На мой взгляд, сдерживают кредиторов такие факторы, как изменение порового значения для инициирования кредитором, реформа института госпошлин, увеличение стоимости сопровождения процедур, при отсутствии тенденции увеличения получаемого кредиторами удовлетворения по результатам процедур. Немаловажно и то, что Верховный Суд обратил внимание на право суда отказать в признании обоснованным требования кредитора для введения процедуры, если должник докажет, что он, несмотря на временные финансовые затруднения, с учетом планируемых поступлений денежных средств сможет исполнить свои обязательства с наступившим сроком исполнения. Неформальный подход к рассмотрению заявлений кредиторов уже имеет место, но теперь, когда на это указал ВС, можно предположить, что первые инстанции будут объективнее, в первую очередь, с экономической точки зрения, при оценке целесообразности применения института банкротства к тому или иному неисправному контрагенту. Ростичастных банкротств по инициативе кредиторов-кредитных организаций или МФО также маловероятен. Причина та же – неэффективность банкротства для целей взыскания. 

Однако, по моему мнению, коллегия предпочла уклониться от ответа, отдав вопрос на разрешение первой инстанции. Предположу, что практикообразующим это определение не станет. Аналогичных споров, рассматриваемых как в рамках дел о несостоятельности, так и в порядке искового производства, в производстве арбитражных судов немало. Они встречаются как в делах о банкротстве застройщиков, так и предприятий коммунального хозяйства. Процитировав позицию из Обзора судебной практики № 3 (2019), в котором как раз и упоминается ст. 9 Федерального закона «О водоснабжении и водоотведении», суд не акцентировал дополнительно внимание, что при рассмотрении спора по существу имеет значение установление факта, может ли объект коммунальной инфраструктуры быть отнесен к централизованным системам водоснабжения или водоотведения, при условии, что объект не находится в государственной или муниципальной собственности.

Вероятно, в силу банкротной специфики, но изменение размера пошлин пока не оказало существенного влияния на количество обособленных споров в делах о банкротстве, находящихся в производстве Арбитражного суда Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Суды реализуют право предоставления отсрочки (рассрочки), снижения или освобождения от государственной пошлины, даже тогда, когда это, возможно, излишне — госпошлина могла бы использоваться как «заградительный» механизм. Но также вероятно, что позиция второй части постановления поможет кому-то в обоснование своего права на судебную защиту в отсутствие возможности уплаты госпошлины. Не исключаю, что со временем появится отдельная категория должников, причиной несостоятельности которых станет невозможность уплаты государственной пошлины, взысканной по результатам рассмотрения споров. И, может быть, тогда уже последует то самое обращение к вопросу о проверке конституционности обсуждаемых положений Кодекса, которое заставит по-иному взглянуть на доступность правосудия в связи с изменением размера государственных пошлин.

Суды последовательно требуют от заявителей доказывать не только факт бездействия управляющего, но и прямую причинно-следственную связь между таким бездействием и ущербом для должника или кредиторов. В постановлении подчеркивается, что управляющий не обязан компенсировать неисполнение обязанностей третьими лицами (например, бывшими руководителями), если предприняты все возможные меры для получения документов. Подавая жалобу на действия, заявитель должен собрать конкретные и бесспорные доказательства недобросовестности арбитражного управляющего. При этом суд подтвердил, что формальное выполнение процедур (направление запросов, инициирование судебных споров) представляется достаточным для защиты арбитражным управляющим себя от обвинений в бездействии.

С практической точки зрения, отмененные судебные акты не влекли негативных последствий для кассатора и ответчика по сделке. Так как теоретически рассмотрение спора «с чистого листа» предоставляло возможность ответчику устранить последствия процессуального бездействия при рассмотрении спора в первой инстанции, равно как и апелляционное обжалование определения о признании сделки недействительной не лишает возможности отстоять реальность и чистоту сделки, в том числе используя возможность перехода к рассмотрению спора по правилам первой инстанции, при наличии на то оснований. Сейчас в деле сложилась парадоксальная ситуация, когда недействительность сделки снова рассматривается судом первой инстанции и одновременно в апелляционной инстанции идет производство по апелляционной жалобе на первоначальное определение по данному обособленному спору, которое фактически «восстановлено» обсуждаемым постановлением кассационной инстанции.

Суд округа, направляя спор на новое рассмотрение, совершенно разумно обратил внимание на то, что судами не разграничено, какие именно сделки привели к возникновению у должника признаков объективного банкротства. Представляется очевидным, что если контролирующее лицо привлекается к субсидиарной ответственности за совершение убыточных сделок, то в предмет доказывания вины должно входить установление круга сделок, которые привели к возникновению у должника признаков объективного банкротства. Сделки, признанные недействительными как сделки с предпочтением, не могут, как правило, относится к числу сделок, послуживших основанием для возникновения признаков объективного банкротства. При этом возможный отказ в привлечении к субсидиарной ответственности на новом круге рассмотрения не означает освобождения от ответственности вовсе. Вполне вероятно, что бывшему руководителю в будущем предстоит защищаться от требования о взыскании убытков.

Ключевым аспектом позиции кассационного суда стала критика формального подхода нижестоящих инстанций, которые не исследовали природу денежных переводов (личные или совместные средства) и не учли доводы о происхождении средств от продажи квартиры, которая могла подпадать под исключение из конкурсной массы. Это отражает тенденцию в судебной практике: требования к доказыванию статуса имущества ужесточаются, а презумпция равенства долей супругов становится основой для пересмотра дел. Своим постановлением суд укрепляет баланс между интересами кредиторов и защитой семейных прав. Из логики принятого судебного акта следует, что автоматическое включение всех активов в конкурсную массу без анализа их правовой природы нарушает принципы справедливости, особенно при наличии совместной собственности. Данный подход согласуется с практикой ВС РФ, где защита единственного жилья и долевых прав супругов признается приоритетной, если доказана их обоснованность.

В обсуждаемом деле, несмотря на желание первой инстанции выяснить историю счета в банке, пассивность гражданина привела к тому, что представленные кредитором обоснования не были опровергнуты и породили у окружного суда сомнения в обоснованности решения нижестоящей инстанций. Но и обстоятельства, заявленные кредитором, не бесспорны, равно как и соблюдение процессуального срока при обращении с заявлением о пересмотре. В целом правовая позиция окружного суда не противоречит заданной Верховным Судом тенденции обеспечения баланса интересов участников процедуры несостоятельности. И потому при пересмотре, соблюдая стандарты доказывания, обе стороны не лишены возможности доказать свою правоту. А суду также предстоит разрешить вопрос использования материалов досудебного производства по уголовному делу как доказательства в арбитражном процессе.