Юлия Ющик

Обсуждаемое определение стало новым витком развития концепции солидаритета применительно к требованиям в рамках процедуры банкротства. Верховный Суд подчеркивает, что особенность кроется в формулировках договора уступки прав требования к субсидиарным ответчикам. Определение однозначно новаторское. Новый порядок перехода прав требования упорядочивает процессы и не допускает возможности двойного взыскания.

Однако, несмотря на то, что зачастую доводы заявителей носят вероятностный характер, а прямых доказательств намерения субсидиарных ответчиков вывести активы нет, суды удовлетворяют подобные заявления. Оспорить такие судебные акты очень сложно. В рассматриваемом деле позиция суда была очевидна, поскольку заявление о привлечении КДЛ к субсидиарной ответственности рассмотрено по существу, то есть суды уже признали доказанными факты неправомерного поведения ответчиков, в том числе вывод денежных средств и искажение бухгалтерской отчетности. Согласно ч. 2 ст. 90 АПК РФ, обеспечительные меры допускаются на любой стадии арбитражного процесса, поэтому тот факт, что спор рассмотрен по существу, не препятствует наложению обеспечительных мер до момента фактического исполнения решения суда.

Зачастую процесс передачи бывшим директором должника документов и материальных ценностей становится неким элементом манипуляции со стороны конкурсных управляющих («передай то, не знаю что»), потому что закон о банкротстве не может содержать четкий перечень обязательных к передаче документов и активов. В рассматриваемом определении Верховный суд встает на сторону бывшего руководства должника и обращает внимание на необходимость соблюдения процессуального равенства сторон в процессе доказывания добросовестности поведения. Также суд напоминает о том, что истребование документов является специальным средством защиты и может быть использовано управляющим только в ситуации, когда бывший руководитель должника уклоняется от участия в приемке-передаче имущества и документов.

Позиция Верховного суда РФ была предсказуема, поскольку все ответы для данной правовой ситуации давно даны в ясных и недвусмысленных положениях закона о банкротстве (абз. второго п. 6 ст. 61.17). Судебная коллегия устранила очевидную ошибку нижестоящих судебных инстанций, которые, к сожалению, отождествили уступку прав требования должника к субсидиарным ответчикам в пользу кредитора с уступкой прав требования кредитора к обществу. Основанием для уменьшения или полного погашения прав требований кредитора может являться исключительно погашение его требований, в частности, одним из лиц, осуществляющих контроль над должником. Иные толкования примененных Верховным судом правовых норм недопустимы. Вынесенное определение СКЭС вряд ли можно охарактеризовать как новаторское или имеющее практикообразующее значение, поскольку оно не содержит принципиально новых правовых позиций или взглядов, выходящих за рамки действующего законодательства.

Выстроенная банком система управления (отсутствие профильного кредитного департамента, локальные нормативные акты) не позволяет установить лиц, которые одобряли конкретные вредоносные сделки и принимали соответствующие решения. Исходя из ранее сформированной судебной практики, такая структура зачастую приводила к минимизации ответственности лиц, принимающих решения. Однако судебная коллегия Верховного суда акцентирует внимание на незаконность такой квалификации и формирует более справедливый подход. Лица, входящие в органы управления, которые очевидно были осведомлены о нарушении процедур одобрения сделок в течении многих лет, не реагировали на сложившуюся дефектную систему, систематически уклонялись от выполнения своих обязанностей, должны быть привлечены к отвественности за противоправное бездействие. Ожидаю, что такая позиция уменьшит круг споров, в которых реальным управленцам удавалось уходить от ответственности исключительно из-за несовершенств внутренней системы принятия решений или намеренно созданной структуры управления, построенной на размытии функционала менеджмента.

Мог ли управляющий попутно с розыском коллекционных фигурок в квартире должника проводить опись иного имущества? Теоретически мог. Однако, как совершенно справедливо отмечает заявитель жалобы, цель посещения квартиры ограничивалась предметом исполнительного производства. Доступ в квартиру для проведения осмотра был ограничен судом ранее и санкционирован им же только после обращения управляющего с соответствующим ходатайством 26.05.2022 года. Более того, за абстрактным «провести инвентаризацию» кроется большой набор действий: обнаружить, описать и, что самое главное, обеспечить сохранность предметам искусства, что, по мнению Совкомбанка, финансовый управляющий должен был сделать именно 11.03.2022 года. Очевидно, что Верховный суд должен дать оценку доводам управляющего об отсутствии у него необходимости проведения инвентаризации именно в день выполнения им совместно с приставом-исполнителем мероприятий по розыску конкретного имущества. По моему мнению, суд должен встать на сторону управляющего, тем самым пресекая открытую против арбитражных управляющих «охоту на ведьм».

В качестве основания для передачи жалобы указано на тотальное игнорирование нижестоящими судами доводов бывшего генерального директора о его номинальном статусе и доказательств, подтверждающих фактическое управление Бориса Игзаршева должником. Именно поэтому спрогнозировать итоговое решение Верховного суда сейчас не представляется возможным. Необходимо проделать колоссальную работу по оценке всех представленных доводов, определив действительную степень влияния привлекаемого лица на должника. Сам факт передачи жалобы на рассмотрение Судебной коллегии еще раз подчеркивает тезис о том, что при определении статуса контролирующего должника лица суд не связан формальными требованиями закона. На настоящий момент практика о привлечении «скрытых» бенефициаров к субсидиарной ответственности немногочисленна, поэтому итоговое Определение Верховного суда безусловно принесет практическую пользу. Ожидаю, что выводы суда будут содержать конкретные обстоятельства, через которые возможно установление реального контроля над обществом.

В Определении о передаче суд обращает внимание на доводы кассаторов о том, что кредиторы Олег Морозов, ООО «Беркс» и ООО «Каисса» представляли собой единую группу - систему юридических и физических лиц, имеющую устойчивые финансовые связи, осуществляющую свободное перемещение денежных средств и согласованные действия, направленные на перераспределение активов группы для оплаты задолженности перед внешним кредитором. Указанная модель уже была предметом рассмотрения в одном из кейсов, вошедших в Обзор судебной практики Президиума ВС РФ от 29.01.2020 года. Тогда такие взаимоотношения внутри группы суды назвали договором покрытия, требования по которому не могут быть признаны обоснованными и включены в реестр.

Казалось бы, подобные вопросы (особенно признаки объективного банкротства) были предметом рассмотрения судов всех уровней неоднократно и практика должна быть сформирована. Однако то, что в рассматриваемом деле на уровне трех инстанций двух кругов суды по-разному давали квалификацию обстоятельствам дела, говорит о том, что нет единого понимания относительно введенной в 2017 году Пленумом Верховного суда категории «объективное банкротство». По-прежнему наличие/отсутствие признаков объективного банкротства является некой оценочной категорией, поэтому так важно, чтобы при рассмотрении подобных вопросов суды не подходили к вопросу формально, а исследовали и оценивали все обстоятельства дела в совокупности. И вопрос сроков исковой давности, и признаки объективного банкротства являются базовыми обстоятельствами предмета доказывания, фундаментом, без понимания которого невозможно выстроить единообразную практику по делам о привлечении лиц к субсидиарной ответственности. Именно потому выводы Верховного суда по делу ООО «Ангарит» принесут большую практическую пользу.