Таисия Молькова

Если супруг должника осуществил вывод средств на третье лицо, то оспариваться должна сделка не с супругом, а с таким третьим лицом. Логика судов апелляционной и кассационной инстанций мне тоже понятна. Должники часто «используют» супругов для целей причинения вреда кредиторам — переводят на них средства, зарплату, имущество, в том числе в период процедуры банкротства. Финансовый управляющий не имеет доступа к счетам супруга, поэтому активы «испаряются», не достигнув кредиторов. Очевидно, что супруги знают, зачем и почему такие «схемы» реализуются, поэтому как участники противоправных действий должны нести за них ответственность. В этой части в настоящее время существует пробел в законе, не урегулированный практикой.

Имущество, которое не было распределено участниками до момента добровольной ликвидации, после ликвидации повисает в воздухе. В такой ситуации недвижимое имущество может вернуться в хозяйственный оборот только приобретая статус выморочного; движимое имущество — подлежать присвоению третьими лицами; судьба прав требования и подавно выглядит туманно. Позиция судов в деле «Мичуринца» также «не шла в ногу» с ВС РФ, который в 2023 году сформировал очень важную позицию о том, что процедура распределения имущества может быть инициирована для целей взыскания дебиторской задолженности (определением от 07.11.2023 года N 301-ЭС23-12467 ВС РФ). Хочется верить, что ВС РФ разрешит дело в пользу Иванова и хозяйственный оборот не будет страдать от осиротевшего имущества.

Поэтому даже в процессах, не обремененных «банкротством», у судов возникают вопросы о том, как его применять. В большинстве случаев – какая должна быть формула расчета индексации. В ситуации, когда лицо, с которого взысканы денежные суммы, находится в банкротстве, правоприменение механизма еще сложнее. Основной вопрос, ответов на который в судебной практике великое разнообразие – до какой даты можно индексировать присужденные суммы. Одни суды говорят о том, что в случае банкротства механизм индексации не применяется, вторые – что можно производить индексацию до даты введения первой процедуры, третьи – что процедура банкротства не влияет на возможность индексации. При этом даже «отказные» позиции ВС РФ по данному вопросу противоречат друг другу. Вероятно, ВС РФ передал данное дело на рассмотрение, чтобы унифицировать судебную практику. Исходя из того, на какие доводы обратил внимание ВС РФ, вопрос разрешится в пользу позиции о том, что индексацию можно производить до даты введения первой процедуры банкротства.

Задумка законодателя состояла, вероятно, в том, чтобы суды детально исследовали обстоятельства возникновения неплатежеспособности должника, обязательств перед конкретным кредитором, поведения контролирующих лиц. К сожалению, правоприменительная практика складывается обратным образом. Размер субсидиарной ответственности часто определяется императивно, исходя из суммы требований, включенных в реестр. В этом смысле, в обособленном споре об определении размера ответственности кредиторы находятся всегда в наиболее «выигрышном положении», породить у суда сомнения и доказать наличие оснований для пересмотра размера ответственности – задача «со звездочкой». Одновременно последствия формального подхода могут быть социально губительными, в связи с понимаем хозяйствующими субъектами риска взыскания неимоверных сумм «без следствия». Поэтому очень важно, что высшая судебная инстанция не пропустила это дело и указала на порочность формального подхода.

Несмотря на то, что юридических лиц с государственным участием много, ответственность государства за возникшие долги плохо урегулирована как законом, так и судебной практикой. Когда встает вопрос о привлечении к субсидиарной ответственности государственного или муниципального органа, суды, за редким исключением, отказывают в удовлетворении требований, ссылаясь на особый статус. На мой взгляд, такой подход не только нарушает принцип равенства, но и дает широкие возможности для злоупотребления правами. Аналогичная ситуация сложилась и в настоящем деле, где суды трех инстанций проигнорировал доводы о возможном переводе деятельности на другую организацию. Передача настоящего дела для рассмотрения судебной коллегии дает надежду, что будет создан важный прецедент, после которого действия, бездействия и управленческие решения государственных представителей будут оцениваться с точки зрения добросовестности и влияния на финансовое состояние на организацию, находящуюся под их управлением.

В этом смысле сделки, совершенные после принятия заявления о банкротстве, не являются исключением. Закон о банкротстве предусматривает возможность совершения должником так называемых текущих платежей (направленных на обеспечение деятельности должника). Поскольку их совершение законно, при анализе платежей на предмет наличия порока первоначально устанавливается дата возникновения обязательства по оплате перед получателем средств. Если платеж является текущим, то основания п. 61.3 закона о банкротстве могут применяться только в случае, если имело место быть преимущественное удовлетворение одного текущего кредитора перед другим. Для этого у управляющего запрашивается и анализируется реестр текущих платежей.

Впоследствии в закон о банкротстве были внесены соответствующие изменения, позволившие «субсидиарным ответчикам» обжаловать все судебные акты в рамках дела о банкротстве, способные повлиять на размер их ответственности. Верховный суд РФ последовательно придерживается позиции о том, что контролирующие лица должны иметь право на участие в делах с участием должника и обжалование судебных актов и вне рамок дела о банкротстве. Например, одновременно с настоящим делом Верховный суд РФ рассматривал также дело Сергея Плаксина (№А54-2037/2017), который предпринимал неудачные попытки обжаловать решение о взыскании с общества, где он был генеральным директором, суммы налогов, пеней и штрафов. Мотивированные части определений о передаче обоих дел к рассмотрению недвусмысленно свидетельствовали о намерении высшей судебной инстанции отменить решения нижестоящих инстанций.

Законодательство, регулирующее банкротство застройщиков, исходит из приоритетной защиты прав граждан, не являющихся профессиональными инвесторами. Как правило, интерес граждан заключается в получении жилья. Однако на разных этапах процедуры банкротства перспективы его получения могут быть различными. Поскольку обманутые дольщики предвидеть итог процедуры не могут, затруднительным для них является также определение наиболее оптимального способа защиты своих прав. Суд «защитил» их права, указав, что форма изложения требования не может приводить к различиям в предоставлении дольщикам правовых гарантий. Такой подход соответствует складывающейся судебной практике и главной цели процедуры банкротства – максимальному удовлетворению требований кредиторов.

На протяжении длительного времени суды не сформировали единообразный подход к вопросу о том, может ли подлежать трансформации денежное требование участника строительства в материальное требование (о передаче жилого помещения), если ранее участник расторг договор долевого участия в строительстве. Преобладало мнение, что расторжение договора прекращает обязательство застройщика по передаче объекта недвижимости и лишает участника строительства возможности заявлять подобное требование. На правильность такого подхода «намекнул» судья Самуйлов С.В., передав аналогичный спор на рассмотрение судебной коллегии по экономическим спорам Верховного суда РФ (Определение №305-ЭС19-22493(38) от 23 декабря 2022 года).